Катулл по-русски

№3. На смерть воробья Лесбии

By

, , , , , , , , , , , , , , , , , , , ,

Luctus in morte passeris

2b ← Catullus 3 / Catvlli Carmen III → 4

III. fletus passeris Lesbiae

Lugete, o Veneres Cupidinesque,
et quantum est hominum venustiorum:
passer mortuus est meae puellae,
passer, deliciae meae puellae,
quem plus illa oculis suis amabat.
nam mellitus erat suamque norat
ipsam tam bene quam puella matrem,
nec sese a gremio illius movebat,
sed circumsiliens modo huc modo illuc
ad solam dominam usque pipiabat.
qui nunc it per iter tenebricosum
illuc, unde negant redire quemquam.
at vobis male sit, malae tenebrae
Orci, quae omnia bella devoratis:
tam bellum mihi passerem abstulistis
o factum male! o miselle passer!
tua nunc opera meae puellae
flendo turgiduli rubent ocelli.

Подстрочный перевод

O mourn, you Loves and Cupids, and all men of gracious mind. Dead is the sparrow of my girl, sparrow, darling of my girl, which she loved more than her eyes; for it was sweet as honey, and its mistress knew it as well as a girl knows her own mother. Nor did it move from her lap, but hopping round first one side then the other, to its mistress alone it continually chirped. Now it fares along that path of shadows from where nothing may ever return. May evil befall you, savage glooms of Orcus, which swallow up all things of fairness: which have snatched away from me the comely sparrow. O wretched deed! O hapless sparrow! Now on your account my girl’s sweet eyes, swollen, redden with tear-drops1.

Эктор Леруа. «Лесбия». XIX век

Переводы

М. Амелин (2005)

О Венеры и Купидоны, плачьте,
сколько есть, все чувствительные люди!

Воробей ибо мертв моей малышки,
воробей, баловство моей малышки,
кто дороже ей был зеницы ока,
меда слаще и кто свою хозяйку
так же знал хорошо, как дочка маму,
кто, колен никогда не покидая,
но порхая вокруг то так, то этак,
ей одной лишь чирикал беспрестанно.

Он спешит по дороге мрачной нынче
в край, откуда никто не воротился.
Будь неладен же, челюстями мрака
Орк снедающий красоту любую,
воробья столь прекрасного похитив.
О злодейство! О воробей-бедняжка!
Ты причиной, что у моей малышки,
опухая от слез, краснеют глазки!

Аноним из журнала «Современник» (1850)

Плачьте, грации, купидоны и все люди, одаренные красотою! Умер воробей моей милой девушки,— воробей, утеха моей милой, воробей, которого она берегла пуще глаз своих! Как он был ласков! он знал свою повелительницу, как младенец-девочка знает свою мать; он не оставлял ее ни на минуту и, попрыгивая вокруг нее то туда, то сюда, радовал ее своим чириканьем! А теперь он бродит по сумрачным берегам, с которых, говорят, никто не возвращается! Будь проклята, загробная ночь, погребающая всякую красоту в своем мраке… А он был так мил, похищенный тобою воробушек! О злая судьба! из за тебя теперь, мой бедный малютка, глаза моей милой девушки распухли и покраснели от слез!»

— В. Байкин (1918) —

А. Бухарский (1792)2

Восплачьте, Грации, Амуры;
Лезбùин милый воробей
Исполнил смертью долг натуры
И прервал цепь счастливых дней.

Она любовь к нему питала,
А он был верен ей и мил;
Всегда она его лобзала;
Всегда он вкруг её шалил.

Хоть улетит в иную пору,
Но знак от ней приметит чуть,
К её назад порхнет он взору
И сядет к ней на нежну грудь.

Но в нем исчезла жизни сила.
Ты, Парка, к нам была люта,
Сразив то, что любовь творила
И что любила красота.

Свирепым дышущая жаром
О непреклонна адска дочь!
Твоим повержена ударом
Краса стремится в вечну ночь.

О ты, что жизнь моей любезной
Всегда старался веселить,
Ты умер!.. стон её, ток слезный
Тебя не может оживить.

Предмет любви и обожаем,
Достойный нежности венка;
Вот сколько слез мы проливаем!
Суди ж, как смерть твоя жалка!

В. Брюсов (1910-е)

Плачьте, Венеры все и все Эроты,
Плачьте, сколько ни есть людей достойных!
Ах, воробушка нет моей любезной,
Птички, радости нет моей любезной,
Что она больше глаз своих любила;
Ах, как сладок был он, хозяйку так он,
Так, как девочка мать родную знает;
Никогда не слезал с ее груди он,
Но туда и сюда скача по груди,
Лишь ее призывал он детским писком.
Вот теперь он идет путем туманным
В мир, откуда нельзя назад вернуться.
Ах, да будет вам зло, о злые тени
Орка, — вам бы глотать все, что прекрасно.
Птичку милую мне назад отдайте.
Бедный мой воробей! судьбина злая!
Ведь, в тоске по тебе, моей любезной
Стали красны от слез, потухши, глазки.

А. Вассоевич (1998)

Плачьте Венеры и Купидоны
И все множество людей прелестных!
Умер воробей моей девчонки,
Воробей — любовь моей девчонки,
Тот, что больше глаз своих ей был дороже,
Ведь медовым он был, свою хозяйку
Знал уж столь хорошо, как дочка матерь,
Никогда с ее лона не слетал он,
То туда, то сюда вокруг порхая,
Для одной госпожи своей чирикал.
А теперь он идет дорогой темной
Той, откуда никто не смог вернуться.
Будь вам пусто, дурным потемкам Орка,
Что прекрасное все сжирают жадно,
Столь приятного мне воробушка схватившим.
О злодейство! О воробей несчастный!
Из-за дел твоих у моей девчонки
От рыданий вспухшие краснеют глазки.

А. Волохонский (2002)

О рыдай, Венера, и с нею Аморы,
Плачьте все благовоспитанные люди,
У моей подруги воробей скончался —
Помер у моей девицы воробьюша,
Коего она нежно обожала,
Как зеницу ока. Как девочку мама
Знал и воробеюшка мою девицу:
Только на владычицу весело пищал он,
Прозрачного меда пчелиного слаще
Скакал он по нежной по ее утробе.
А ныне ушел он в то мрачное место,
Откуда никто никогда не вернется.
То мрачное место зовется пастью
Ада, что воробьюшеньку милого слопал,
Бедного нашего съел воробьюшу.
О злобный рок! О воробьюнишка-пташка!
Из-за горькой судьбы твоей печальной
У красотки веки алые раздуло.

А. Востоков (1806)3

На смерть воробья

(подражание Катуллу)

Тужите Амуры и Грации,
И все, что ни есть красовитого!
У Дашиньки умер воробушек!
Ее утешенье, — которого
Как душу любила и холила!
А он — золотой был; он Дашу знал
Ну твердо как детушки маминьку.
Бывало сидит безотлучно все
В коленях у милой хозяюшки;
Скакнет то туда, то сюда по ним,
Кивает головкой и чикает.
Теперь вот он мрачным путем пошел,
Отколе никто не воротится.
Уж этот нам старый Сатурн лихой,
Что все поедает прекрасное!
Такого лишить нас воробушка!
О, жалость! о, бедной воробушек!
Ты сделал, что глазки у Дашиньки
Краснехоньки стали от плаканья!

Н. Гербель (1852)

На смерть воробья

Плачьте, Грации, со мною,
С поколением людей,
Одаренных красотою:
Умер бедный воробей
Милой девушки моей,
Воробей, утеха милой,
Радость друга моего,
Тот, кого она хранила
Пуще глаза своего!
Как он ласков был с тобою!
Как младенец мать свою,
Знал он милую мою.
Неразлучен с госпожою,
Он попрыгивал вокруг
И чириканьем, порою,
Веселил и нежил слух.
А теперь — увы!— он бродит
По печальным берегам
Той реки, с которой к нам
Вновь никто уж не приходит.
Прочь из глаз, скорее прочь,
Смерти сумрачная ночь,
Ты, что мчишь в Аид с собою
Все, что блещет красотою!
А он был так дорог ей,
Этот ласковый, тобою
Похищенный воробей!..
О судьба! О мой несчастный!
Чрез тебя глаза прекрасной
Милой девушки моей
От горячих слез распухли,
Покраснели и потухли.

— Згадай-Северский (1911) —

Ф. Корш (1899)

Плачьте, боги игривых затей!
Плачьте, люди любезного нрава!
Умер милой моей воробей,
Воробей, моей милой забава,

Пуще глаза быль дорог ей он.
Да такие и водятся редко:
К госпоже своей был приучен
Он, как к матери дочь-малолетка;

С ее рук не сходил никогда,
Жил свой век на пространстве к ней близком,
Там и прыгал туда и сюда,
Лишь хозяйку приветствуя писком.

И вот он-то теперь наугад
Сквозь потемки ведет осторожно
К той юдоли, откуда назад,
Говорят, уж придти невозможно.

Великих зол я желаю тебе
Злая тьма гробового предела!
Все, что мило, ты тащишь к себе,
Что за птичку ты милую съела!

Ах ты, бедненький мой воробей!
Моей милой с тобой незадача.
Потому-то и глазки у ней
Покраснели, распухли от плача.

К. Котельников (1893)

C. Valerii Catulli carmen III

(Перевод размером подлинника)

Лейте слезы, Венеры, Купидоны.
Плачьте все, красоты в подлунном мире
Из людей наделен кто дивным даром!
Смерч скосила воробышка-любимца
У подруги моей, царицы сердца,
Кто над жизнью моей и смертью волен.
Смерть похитила дерзкою рукою
To, что было дороже жизни самой.
Да и как не любить ту было птичку?
Нежно так она, мило так ласкалась,
Знала так хорошо свою хозяйку,
От нее ни на шаг не отходила, —
Все лишь прыгала возле взад, вперед и
Терлась, пикая, все своей головкой.
А теперь в темноте идет подземной
В царство тьмы и печали, бледных теней,
Чтоб уж более к нам не возвратиться.
О. чтоб вам было худо, своды Орка:
Все прелестное так своею пастью
Беспощадно вы губите проклятой!
И теперь унесли мою вы птичку…
О преступные! Бедненькая птичка!
Вот уж из за тебя совсем опухли
Глазки нежные от слезинок горьких
У подруги моей, царицы сердца,
Кто над жизнью моей и смертью волен…

Ш. Крол (2007)

Плачьте, о Купидоны и Венеры
И все люди изящные на свете!
Ах, воробышек умер у подруги,
Ах, любимый воробышек подруги!
А она пуще глаз его любила,
Ибо слаще был меда, и хозяйку
Лучше знал, чем девица знает маму!
Вовсе не покидал ее он лона,
Вкруг нее лишь туда, сюда он прыгал
И хозяйке единственной чирикал.
Он идет по дороге нынче темной
В те края, из которых нет возврата.
Вам же худо пусть будет, злые тени
Орка, что пожирают все, что мило!
Воробья столь прекрасного забрали!
О беда! О воробышек несчастный!
О тебе так печалится подруга,
Покраснели от слез, припухли глазки.4

— Б. Никольский (1899) —

А. Пиотровский (1929)

На смерть птенчика

Плачь, Венера, и вы, Утехи, плачьте!
Плачьте все, кто имеет в сердце нежность!
Бедный птенчик погиб моей подружки,
Бедный птенчик, любовь моей подружки.
Милых глаз её был он ей дороже,
Слаще мёда он был, и знал хозяйку,
Как родимую мать дочурка знает.
Он с колен не слетал хозяйки милой,
Для неё лишь одной чирикал сладко,
То туда, то сюда порхал, играя.
А теперь он идёт тропой туманной
В край ужасный, откуда нет возврата.
Будь же проклята ты, обитель ночи,
Орк, прекрасное всё губящий жадно!
Ты воробушка чудного похитил!
О, злодейство! Увы! Несчастный птенчик!
Ты виной, что от слёз солёных, горьких
Покраснели и вспухли милой глазки.

И. Сельвинский (1957)

Плачьте, плачьте, Венеры и Амуры
И все те, в ком осталась человечность:
Умер птенчик, дружок моей подружки,
Милый птенчик, услада моей милой,
Кого больше очей она любила.
Слаще меда он был и знал хозяйку,
Словно девочка – мать свою родную;
Он, бывало, с колен ее не сходит,
То сюда, то туда по ней порхает,
Для нее лишь одой он и чирикал,
А теперь он бредет стезею мрачной
В ту юдоль, из которой нет возврата.
Будь же проклят, проклятый ужас Орка,
Что навек все прекрасное уносит!
Ты чудесного птенчика похитил…
О, мучение! О, покойный птенчик!
Над судьбой твоей слезы проливая,
Покраснели глаза моей подружки.

Р. Торпусман (2001)

Лейте слезы, Венеры и Амуры,
Лейте слезы, поклонники Венеры!
Воробьишка моей подружки умер,
А она пуще глаз его любила:
Он такой был прелестный и веселый,
Он всегда к ней выпархивал навстречу,
Сладко-сладко клевал ее повсюду,
Не слезая с нее ни на минуту,
Пел ей нежно «пи-пи», смешил и тешил –
А теперь он идет по той дороге,
По которой, увы, нельзя вернуться,
В край безмолвия, ужаса и мрака.
Будьте прокляты, духи подземелья,
Пожиратели юных и прекрасных!
Вы похитили у меня такую
Ненаглядную, милую пичужку!
О жестокость судьбы! О бедный птенчик!
Безутешно хозяюшка рыдает –
У нее даже глазки покраснели.

А. Фет (1886)

Плач о смерти воробья5

Плачьте теперь, о Венеры, и вы, Купидоны,6
И насколько вас есть все изящные люди!
Вот воробей моей девушки ныне скончался,
Тот воробей моей милой, которого пуще
Собственных глаз она, бывало, любила;
Ибо он сладостен был и знал он не хуже
Собственную госпожу, чем девочка матерь,
И никогда он с ее колен бывало не сходит,
А в припрыжку туда и сюда поскакавши,
Он к одной госпоже, пища, обращался.
Вот теперь и пошел он по мрачной дорожке
Той, откуда никто, говорят, не вернется.
Будьте же прокляты вы, ненавистные мраки
Орка7 за то, что глотаете все вы, что мило:
Вы у меня8 воробья столь прелестного взяли.
О несчастье! О воробей мой бедняжка,
Ты виноват, что глаза от сильного плача
Вспухнув, у девы моей теперь краснеют.

С. Шервинский (1986)

Плачьте, о Купидоны и Венеры,
Все на свете изысканные люди!
Птенчик умер моей подруги милой,
Птенчик, радость моей подруги милой,
Тот, что собственных глаз ей был дороже.
Был он мёда нежней, свою хозяйку
Знал, как девушка мать родную знает.
Никогда не слетал с её он лона,
Но, туда и сюда по ней порхая,
Лишь одной госпоже своей чирикал.
А теперь он идёт дорогой тёмной,
По которой никто не возвращался.
Будь же проклят, о мрак проклятый Орка,
Поглощающий всё, что сердцу мило, —
Ты воробушка милого похитил!…
О слепая судьба! О бедный птенчик!
Ты виновен, что у моей подруги
Покраснели от слёз и вспухли глазки!

В. Шуф (1887)

Неси, о Зефир, над лазурью морей
Напев моей арфы унылой! –
Воробушек Лесбии умер моей,
Воробушек Лесбии милой!
К туманному Орку умчался он прочь,
Забыл ее нежные ласки…
Жемчужные слезы о нем день и ночь
Роняют прекрасные глазки!

А. Цветков (2007)

Все Венеры, все Грации, скорбите,
И другие, кто к ним неравнодушен.
Вечным сном опочил моей подружки
воробей, моей девочки забава.
Крепче ока она его любила,
был он нежен и льнул к своей хозяйке,
словно девочка к матери любимой,
от подола на шаг не удалялся:
только прыгнет туда-сюда бывало
и чирикает лишь одной хозяйке.
Нынче в мрачные он ступил пределы,
из которых навеки нет возврата.
Будьте прокляты, мерзостные тени
Орка, где красота навеки гибнет,
Воробья меня дивного лишая!
О, утрата! О бедная пичуга!
Ты виной, что грустна моя подружка
и глаза у нее на мокром месте.

— Н. Эмин (1795) —

Характеристика

Комментарий Гаспарова

Пар­ное сти­хотво­ре­ние к преды­ду­ще­му (ст. 4 повто­рен оттуда бук­валь­но). Как преды­ду­щее паро­ди­ру­ет фор­му гим­на, так это — фор­му пла­ча.

Образ­цы эпи­та­фий живот­ным были в элли­ни­сти­че­ской поэ­зии — напри­мер, эпи­та­фия Сим­мия на смерть куро­пат­ки («Пала­тин­ская анто­ло­гия», VII, 203), кон­чав­ша­я­ся: «В самый послед­ний твой путь ты к Ахе­рон­ту идешь».

Катул­лу, в свою оче­редь, под­ра­жа­ли Овидий («Любов­ные эле­гии», II, 6) и Ста­ций («Силь­вы», II, 4), напи­сав­шие эле­гии на смерть руч­ных попу­га­ев.

Сти­хотво­ре­ние насы­ще­но пого­во­роч­ны­ми выра­же­ни­я­ми («глаз… доро­же», «меда неж­ней») и сло­вес­ны­ми повто­ра­ми (ст. 3—4).

Ст. 1. …о Купидоны и Венеры… — Редкий оборот вместо «Венера и Амуры»: так как Амуров — Купидонов, воплощение страстей, обычно в свите Венеры представляли себе нескольких, то по аналогии с этим и «Венеры» названы во множественном числе, тем более, что уже Платон («Пир», 180) различал двух Венер, земную и небесную, а Цицерон («О природе богов», III, 23, 59) — четырех. Возможно и влияние изображений Венеры вместе с тремя Грациями.

Ст. 12. Орк — римский бог смерти (греческий Аид — Плутон) и его подземное царство («откуда нет выхода» — описание, в греческой поэзии традиционное, но в латинской прижившееся лишь после Катулла).

Ст. 18. …глазки — (разговорное уменьшительное). Клодия, предполагаемый прототип Лесбии, славилась именно красивыми глазами: «волоокой» называл ее Цицерон («К Аттику», II, 14, 1).

Комментарий Амелина:

Пародия на плач по умершему; образует пару с № 2 (II).

…Венеры и Купидоны… — Венера — римская богиня садов и плодородия, отождествленная с Афродитой и переосмысленная в богиню любви и красоты, дочь Юпитера и дионы [см. прим. к № 55 (LIV)]; считалась покровительницей римлян — потомков ее сына Энея; различались, по меньшей мере, две Венеры — земная и небесная, которым сопутствовали Купидоны, воплощающие страсти.

Орк — римский бог смерти и подземного царства, губитель и похититель жизней, тождественный греческому Аиду.

Комментарий Клары Полонской:

Такие приемы народной римской поэзии, как аллитерации, ассонансы, рефрены и т. п., органически воспринимались поэтом и существенно обогащали его арсенал поэтических средств. Он искусно пользуется анафорой («Бедный птенчик погиб моей подружки || Бедный птенчик, любовь моей подружки» — 3)… (…)

Другая [как и №2] посвященная воробью пьеса (3) тоже имеет источником какую-то эллинистическую эпиграмму «на случай смерти». Пьеса эта пародийна, торжественный тон здесь явно не соответствует ничтожному предмету, но обаяние ее заключается не в пародийности, а в том чувстве, с которым выражены переживания девушки и самого поэта.

Комментарий С.Б.

Западные исследователи, видимо, нашли эту эллинистическую эпиграмму. Они указывают9, что описание Катуллом воробья как quem in sinu tenere (в предшествующем №2) напоминает эпиграмму Мелеагра (AP 7.207.3-4) о мертвом зайце:

Эпитафия зайцу (пер. Ю. Шульца)

Быстроногого зайца, малютку, отнятого только
От материнских сосцов, с парою длинных ушей,
Грея меня на груди, нежнокожая после вскормила
Фенион и по весне есть мне давала цветы.
Даже о матери я позабыл; но умер внезапно
От черезмерной еды и от обилия яств.
Возле ложа она своего меня схоронила,
Чтобы могилку мою видеть могла и во сне10.

Комментарий В. Зельченко : 

У истоков мотива «рая животных» в европейской литературе стоит не Катулл, а Овидий, в своей пародийной элегии на смерть попугайчика Коринны (Amor. П. 6. 49-58) обыгравший топику погребального стихотворения-эпикидия: одним из непременных элементов этого последнего было описание заслуженного блаженства покойного в Элизии, в компании равных ему. Именно овидиевский образец определил трактовку темы в европейской галантной поэзии ХVI — начала ХIX вв.. когда в меру шуточные стихи, оплакивающие домашних питомцев, сочинялись десятками11.

***

Отдельные статьи:

  • Смолякова А.В. Из стилистического комментария к Catull. 3: tenebricosus // Наука и современность. 2011, № 9-2, С. 113-116.
  • Григорьева В.Д. Стихотворения Катулла «На смерть воробушка Лесбии» и Овидия «На смерть попугая Коринны»: общее и особенное // Электронный сборник трудов молодых специалистов Полоцкого государственного университета / Полоцкий государственный университет ; ред. кол. : Д. Н. Лазовский (пред.) [и др.] . — Новополоцк : ПГУ, 2018. — Вып. 23 (93): Образование, педагогика. – С. 116-120. https://elib.psu.by/handle/123456789/34044

Статьи о №3 А. Котовой:

Библиография (по Свиясову-1998)

  • Бухарский А. Подражание Катулловой Елегии («Восплачьте, Грации, Амуры…»): С фр. пер. / / Зритель. 1792. Ч. 2. С. 303—304; Катулл. Книга стихотворений. М., 1986. С. 106— 107.
  • Эмин Н. На смерть воробья Лезбиина («Любовники чувствительны и страстны…») / / Эмин Н. Подражания древним. СПб., 1795. С. 91—92.
  • Востоков А. X. На смерть воробья («Тужите, Амуры и Грации…»): Подражание Катуллу / / Востоков А. X. Опыты лирические и другие мелкие сочинения в стихах. СПб., 1806. Ч. 2. С. 62; Стихотворения. СПб., 1821. Ч. 2. С. 144; Там же. Л., 1935. С. 180; Поэты-радищевцы. Л., 1961. С. 280.
  • Гербель Н. В. «Плачьте, Грации, со мною…», 1852 / / БдЧ. 1857. Т. 144. № 7, отд. 1. С. 178; Гербель Н. В. Отголоски. СПб., 1858. Т. 1. С. 11 —12; Алексеев В. А. Римские поэты… . СПб., 1897. С. 248—249; Катулл. Книга стихотворений. М., 1986. С. 112—113.
  • Шуф В. «Неси, о Зефир, над лазурью морей…» / / Живописное обозрение стран света. 1887. № 46. С. 329.
  • Котельников К. «Лейте слезы, Венеры, Купидоны…»/ / Гимназия. 1893. № 3—5. С. 173.
  • Корш Ф. Е. «Плачьте, боги игривых затей!..»/ / Корш Ф. Е. Римская элегия и романтизм. М., 1899. С. 13.
  • Никольский Б. В. «Плачьте, плачьте, Венеры, Купидоны…»/ / Никольский Б. В. Сборник стихотворений. СПб., 1899. С. 281.
  • «Купидон, скорби со мною!..» / / Гермес. 1911. № 15. С. 387—388. — Подпись: Згадай-Северский.
  • Байкин В. «Плачьте, о Купидоны, о Венера…» / / Байкин В. Антология. М., 1918. С. 11 — 13.
  • Брюсов В. Я. «Плачьте, Венеры все и все Эроты…», [1910-е гг.] / / Брюсов В. Я. Торжественный привет. М., 1977. С. 174; Катулл. Книга стихотворений. М., 1986. С. 123; ЗП. 1994. С. 25.
  • Пиотровский А. «Плачь, Венера, и вы, Утехи, плачьте!..» / / Катулл. Книга лирики. Л., 1929. С. 43; Там же. 2-е изд. 1929. С. 45; Валерий Катулл. Альбий Тибулл. Секст Проперций. М., 1963. С. 21; АЛ. 1968. С. 357; Парнас. М., 1980. С. 223; Катулл. Книга стихотворений. М., 1986. С. 126.
  • Сельвинский И. «Плачьте, плачьте, Венеры и Амуры…» / / Катулл. Лирика. М., 1957. С. 29.

Примечания

  1. http://www.perseus.tufts.edu/hopper/text?doc=Perseus%3Atext%3A1999.02.0006%3Apoem%3D3 ↩︎
  2. См. подробности о переводе. ↩︎
  3. См. подробности о переводе/подражании. ↩︎
  4. Комментарий Кроля: Маленький комментарий: многие филологи считают, что катулловский воробышек — это эвфемизм для его собственного пениса, который «умер» после тысячи ста ласк. По-моему, это остроумная и вполне убедительная интерпретация. Хотя… не все с ней согласны и, кажется, Катулл 2 не очень-то вписывается в такое понимание. ↩︎
  5. Это выдержанное прелестное стихотворение Марциал прямо называет воробьем. Оно уже в древности породило много подражаний и поныне этот воробей представляет как бы эмблему Катулла. ↩︎
  6. Еще у древних (Эврипида) мы встречаем Эротов и Купидонов во множественном числе: их было три. Равным образом и Венера употреблена во множественном числе, тем более, что по-латыни venus значит просто грация, изящество; так 86, 6 omnes surriput veneres мы прямо переводим: «Грацию тоже она разом у всех забрала». ↩︎
  7. Орк то является царем подземного Мира, то самым этим миром. Здесь он царь. ↩︎
  8. Слово у меня показывает уже на окончательную близость счастливого поэта к своей возлюбленной.  ↩︎
  9. J. Ingleheart. “Catullus 2 and 3: A Programmatic Pair of Sapphic Epigrams?” // Mnemosyne 2003, 56, no. 5. P. 551–565. ↩︎
  10. Древнегреческая эпиграмма. М,, 1993 (Литпамятники). С. 240.  ↩︎
  11. Зельченко В. «Памяти кота Мурра» Ходасевича: Стихи о русской поэзии // «Russian Literature», 2016. Vol. 83 — 84, p. 187 — 200.  ↩︎
Создайте подобный сайт на WordPress.com
Начало работы