Сергей Шервинский работал над своим переводом корпуса стихотворений Катулла свыше 70 лет, первая его работа о Катулле появилась в 1915 году («Русский архив»), а первая большая публикация переводов — в 1917 г.
Источник: «Сборники Московского Меркурия по истории литературы и искусства». 1917, вып. 1, стр. 7—34.
Опубликованы эпиталамии № 61—62 и «Свадьба Пелея и Фетиды» № 64. Их переводы значительно отличаются от итоговой версии в «Литпамяниках» (1986).
[С. 7]
ЭПИТАЛАМЫ КАТУЛЛА
Эпиталама Винии и Манлия1
О, холма Геликонского
Житель, племя Урании!
Ты, что нежную к мужу мчишь
Деву, о, Гименей, Гимен,
5 О, Гимен Гименея!
Ты виски окружи венком
Майорана душистого.
Весел, в брачном иди плаще,
Снежно-белой ногой неся
10 Огнецветную обувь!
Возбужденный веселым днем,
Звонким голосом брачные
Песни пой ты! Ногами бей
Землю и потрясай в руке,
15 Насмоленное древо!
Ибо Виния с Манлием
(Так Венера Идалии
Ко фригийцу пришла судье)
В брак вступает при знаменьи
20 Добром, добрая дева,
Что взросла, как азийский мирт
Цветоносными ветками, —
Хоры Гамадриад-богинь
Для забавы своей его
25 Влагой росной питают.
[С. 8]
Так иди же, иди сюда!
Брось под скалами Теспии
Ты ущелья Аонии,
Где прохладная льется вниз
30 Нимфа к ним Аганиппа!
Ныне в дом госпожу зови,
К мужу новому страстную,
Обвивая любовью дух,
Как, блуждая, туда-сюда
35 Плющ по дереву вьется.
Вы, меж тем, непорочные
Девы, чей приближается
День такой же, начните в лад,
Пойте: „О, Гименей, Гимен,
40 О, Гимен Гименея!»
Чтобы шел к нам охотнее,
Слыша, как его славят здесь,
Свой священный исполнить долг.
Вождь Венеры благой, благой
45 Съединитель любови.
Чаще робкими бог какой
Призываем влюбленными?
Кто из Вышних людьми почтен
Боле? О, Гименей, Гимен,
50 О, Гимен Гименея!
Дряхлый кличет тебя отец
К детям. Девы снимают свой
Поясок для тебя с груди!
С жадным слухом и страха полн,
55 Ждет тебя новобрачный.
В руки ярому юноше
Сам цветущую девочку
Ты даешь с материнского
Лона. О, Гименей, Гимен,
60 О, Гимен Гименея!
И Венере пожать нельзя
С доброй славой согласного
Без тебя ничего! — Пожнет,
Коль захочешь! О, кто посмел
65 С этим богом сравниться?
[С. 9]
Дом не даст без тебя детей,
И потомством нельзя отцу
Окружить уж себя, — но да,
Коль захочешь! О, кто посмел
70 С этим богом сравниться?
Без обрядов твоих святых
Не дала бы защитников
Для окраин земля,— но да,
Коль захочешь! О, кто посмел
75 С этим богом сравниться?
Так снимите ж с дверей засов
Перед девою! Факелы,
Видишь, кудри роскошные
Треплют?! Медлит врожденный стыд…
…
…
…
80 Но, внемля ему более,
Плачет: время идти ей!
Перестань же ты плакать, А—
рункулея, и страх откинь!
Нет красивее женщины,
85 Что встречала бы светлый день,
Вставший над океаном!
У владельца богатого
В разноцветном саду такой
Гиакинфа стоит цветок!
90 Но ты медлишь. Уходит день…
Выходи, молодая!
Выходи, молодая, раз
Ты согласна, и слушай слов
Наших. Видишь, как факелы
95 Треплют кудри златистые?
Выходи, молодая!
Твой супруг легкомысленно,
Любодействам предавшись злым,
Подлой мерзости следуя,
100 Не захочет лежать вдали
От грудей твоих нежных.
Нет, как гибкая льнет лоза
К близ растущему дереву,
[С. 10]
Так к объятьям твоим и он
105 Будет льнуть. Но уходит день…
Выходи, молодая!
О, постель, что для каждого
…
…
110 …
Белой ножкою ложа.
Много как господина ждет
Ныне радостей. Сколько их
Ночью ль темной, средь бела ль дня
115 Вкусит он!.. Но уходит день…
Выходи, молодая!
Взвейте, мальчики, факелы!
Брачный, вижу я, плащ идет!
Выступайте и пойте в лад:
120 „О, Гимен, Гименей, Ио!
О, Гимен Гименея!»
Долго резвые шутки пусть
Не молчат фескеннинские!
И орехов пусть мальчикам
125 Даст наложник, утративший
Ныне страсть господина.
Дай орехов ты мальчикам,
О, наложник ленивый! Сам
Наигрался орехами!
130 Надо вспомнить Талассия!
Дай, наложник, орехов!
На лице у тебя торчал
И вчера, и сегодня пух!
Вдруг цирульник тебе губу
135 Бреет.. Бедный же, бедный ты!
Дай, наложник, орехов!
Скажешь ты, раздушенный муж,
Не легко отвыкать тебе
От безусых? Но отвыкай!
140 О, Гимен, Гименей, Ио!
О, Гимен Гименея!
Знаем: то, что дозволено,
Лишь изведал ты. Но не то
[С. 11]
Подобает женатому!
145 О, Гимен, Гименей, Ио!
О, Гимен Гименея!
Ты ж, супруга, коль просит муж,
Берегись, не отказывай!
Чтоб не шел он других просить!
150 О, Гимен, Гименей, Ио!
О, Гимен Гименея!
Вот как счастлив и как богат
Пред тобою супруга дом!
Будет он навсегда твоим
155 (О,Гимен, Гименей, Ио!
О, Гимен Гименея!)
До тех пор, пока белая
Старость все не исполнит всем,
Головою седой тряся!
160 О, Гимен, Гименей, Ио!
О, Гимен Гименея!
С добрым знаменьем ты пройди
Золотистой ногой порог
И под гладкий взойди косяк!
165 О, Гимен, Гименей, Ио!
О, Гимен. Гименея!
Посмотри, как внутри твой муж
Лег на ложе тирийское,
Всею страстью к тебе стремясь.
170 О, Гимен, Гименей, Ио!
О, Гимен Гименея!
И не менее, чем в тебе,
Тайно в сердце его горит
Пламя, — глубже горит оно!
175 О, Гимен, Гименей, Ио!
О, Гимен Гименея!
Ручку тонкую девушки
Брось, о, брачная спутница!
К ложу мужнину пусть идет!
180 О, Гимен, Гименей, Ио!
О, Гимен Гименея!
Вы же, добрые женщины,
Старым людям знакомые
[С. 12]
Уложите вы девушку!
185 О, Гимен, Гименей, Ио.
О, Гимен Гименея!
Время! можешь идти, супруг!
В спальню мужа взошла жена!
Лик сверкает ее, цветя,
190 Как парфеника белая
Иль как мак огнецветный!
Но, супруг (мне свидетели
Боги в том), ты не менее
Сам прекрасен, Венерою
195 Не забыт. Но уходит день…
Так не медли же боле!
И не долго помедлил ты!
Уж идешь! Пусть Венера вам —
Будет добрая в помощь. Ты
200 Взял открыто, желанное
И любви не скрываешь!
Тот песка африканского
Иль созвездий мерцающих
Подсчитает вперед число,
205 Кто захочет исчислить игр
Ваших тысячи тысяч!
Так играйте ж и в скорости
Принесите детей! Нельзя
Чтоб остался столь древний род
210 Без потомков. Напротив, пусть
Возрождается вечно!
И Торкват, еще маленький,
Ручки нежные протянув
С лона матери, радостно
215 Пусть смеется родителю.
Ротик полуоткрывши.
Пусть с родителем, с Манлием
Будет схож он. Незнающий
Пусть из всех узнает его!
220 Пусть стыдливость и матери
На лице его будет.
Пусть от матери доброй сын
Так хвалы удостоится
[С. 13]
Как по матери, лучшей всех,
225 Пенелопе, достоин стал
Вечной славы Телемах.
Дверь закройте, о, девушки!
Будет праздновать! Добрая,
Ты счастливой живи, чета,
230 Принося постоянные
Жертвы юности бодрой!
LXII.
Эпиталама
Юноши:
Юноши! Веспер взошел. Вставайте! Веспер с Олимпа,
Жданный нами давно, наконец, свой факел подъемлет.
Время пришло нам вставать, отойти от столов изобильных!
Скоро невеста придет и славить начнут Гименея.
5 О, Гимен Гименея! Приди, о, Гимен Гименея!
Девушки:
Юношей видите ль вы, о, девы? Вставайте навстречу.
Правда. Вечерней звезды показался огонь заэтейский.
Нет сомненья. Поспешно, вы видите, юноши встали.
Встали отважно, поют, потому что нужна им победа!
10 О, Гимен Гименея! Приди, о, Гимен Гименея!
Юноши:
Нам, товарищи, ветвь не легко достанется ныне.
Видите ль, как вспоминают в молчаньи задумавшись, девы.
Нет, не напрасно задумались, славное что-то готовят.
Дивно ли, если они все мысли свои напрягают?
15 В разные ж стороны мы рассеялись слухом и мыслью.
Нас победят справедливо: победа заботливость любит.
Так хотя бы теперь соберите все помыслы ваши!
Девы уж речь начинают, и нам отвечать им придется!
О, Гимен Гименея! Приди, о, Гимен Гименея!
Девушки:
20 Веспер! Несется ли боле жестокое в небе светило?
Деву можешь ты из материнских отторгнуть объятий,
Из материнских объятий медлящую деву отторгнуть!
Чистую деву отдать ты горящему юноше можешь!
[С. 15]
Боле жестокое враг творит ли во граде плененном?
25 О, Гимен Гименея! Приди, о, Гимен Гименея!
Юноши:
Веспер. Какое горит светило радостней в небе?
Брачные светом своим союзы ты укрепляешь,
Что порешили мужи, порешили родители прежде.
Раньше не свяжут союза, чем свет твой появится в небе.
30 В час счастливый желанней тебя что боги пошлют нам?
О, Гимен Гименея! Приди, о, Гимен Гименея!
Девушки:
Веспер жестокий из нас одну отторгнул, подруги!
…………..
Ибо с приходом твоим всечасно бодрствует стража.
Ночью скрывается тать; но вот, изменяя названье,
35 Ты открываешь его, являясь с востока, о, Веспер!
Юноши:
Плачутся девы пускай на тебя с притворным упреком.
Плачутся девы на то, чем сами в душе веселятся.
О, Гимен Гименея! Приди, о, Гимен Гименея!
Девушки:
Как незримо цветок возрастает в саду защищенном,
40 Неизвестный стадам, никаким не тронутый плугом,
(Нежат зефиры его, и росы питают, и солнце
Ствол укрепляет: цветок и юноши любят, и девы…
Но лишь только завянет он, острым подрезанный ногтем, —
И уж не любят его ни юноши боле, ни девы) —
45 Так же и дева, доколе чиста, своим всем любезна,
Но лишь невинности цвет, осквернив свое тело, утратит, —
Юношей больше она не влечет, не мила и подругам.
О, Гимен Гименея! Приди, о, Гимен Гименея!
Юноши:
Как на поле бесплодном лоза сухая родится,
50 Сил не имея расти, наливать созрелые гроздья,
Нежное тело свое сгибая под собственным весом,
Вниз наклоненной вершиной до самых корней прикасаясь,
(К ней не идут земледелецы, быки никогда не подходят),
Но коль случайно сплелась она с покровителем—вязом,
55 К ней уж идут земледелецы, быки к ней тотчас подходят) —
[С. 16]
Так невинной оставшись, и дева стареет бесплодно.
Но если в брак она вступит, когда настанет ей время,
Мужу дороже она и меньше родителям в тягость.
58 О, Гимен Гименея! Приди, о, Гимена Гименея!
Перед супругом таким теперь ты не упорствуй, о, дева,
60 Ты не упорствуй пред тем, кому тебя отдал родитель,
Сам родитель и мать — ты их воле должна быть послушна.
Девственность вся не твоя, но частью родителей также,
Третья часть у отца, и часть дана матери третья,
Третья же часть лишь твоя! Так против двоих не упорствуй,
65 Кто над тобою права дал зятю вместе с приданым.
О, Гимен Гименея! Приди, о, Гимен Гименея!
[С. 17]
LХІѴ.
Эпиталама Пелея и Фетиды
Некогда сруб из сосны, на хребте Пелиона рожденной,
Плыл, как преданье гласит, по водам спокойным Нептуна
Прямо к Фáзида вóлнам, к пределам страны Ээтэя,
В год, как отборные юноши, цвет молодежи аргивян,
5 Вновь золотое вернуть стремясь руно из Колхиды,
Быстрой решились кормой пробегать соленые воды,
Весел еловых концом голубую взметая поверхность.
Им богиня сама, что твердыни хранит на высотах
Градов, корабль создала, под легким летящий дыханьем,
10 Ели для гнутого днища сплетенные соединяя.
Девственной бегом впервые коснулось оно Амфитриты…
Только лишь нос корабля в открытое выступил море,
И, под веслом закрутись, от пены вода побелела.
Из поседевших пучин появились над волнами лица:
15 То подводные Нимфы нежданному чуду дивились.
И увидали тогда впервые смертные очи
В ясном свете тела морских Нереид обнаженных,
Вплоть до сосцов выступавших из белого водоворота.
Вот и к Фетиде Пелей, любовью зажженный, стремится
20 Вот и Фетида на брак с человеком не смотрит враждебно,
Вот и Фетиды отец их с Пелеем союз одобряет…
В давних столетьях рожденным, о, в слишком желанное время
Вам, герои, привет, матерей золотое потомство!
Племя богов! Вам дважды привет! Благосклонными будьте!
24b Вас я в песне своей, призывать вас часто я буду!
25 И особливо тебя, возвеличенный браком счастливым,
Столп Фессалии, Пелей, которому даже Юпитер,
Сам родитель богов уступил любовное право!
Краше всех Нереид, не Фетида ль тобою владеет?
Разве Тефиса тебе увести не позволила внучку,
30 И Океан, что весь круг земной морями объемлет?
Время шло, и едва лишь лучи желанные встали,
[С. 18]
Сходится вся Фессалия и дом посещает Пелея;
Весь веселой толпой дворец наполняется царский,
Гости подарки несут, являют радость на лицах.
35 Весь опустел Киэронт, Фтиотийские брошены Темпы,
Также Краннона дома, а также и стены Лариссы,
Все к Фарсалу сошлись, посещают фарсальские кровли.
Поле не пашет никто, у быков размягчаются шеи,
И виноградник не чистят запущенный грабли кривые;
40 Не убавляет и серп садовника тени древесной,
Быстрой сохою и вол перестал уж отваливать глыбы;
Дома покинутый плуг покрывается ржавчиной грязной…
Но жилище его, все роскошных палат протяженье,
Пышно блестит серебром и золотом ярко-горящим.
45 Кость белеет на тронах, столовые чаши сверкают;
Весь веселится дворец, богатствами царскими пышный.
Брачное ложе богини стоит посредине покоев;
Гладко блестящую кость индийскую полог скрывает
Пурпуром алым, окрашенным раковин розовым соком.
50 Этот покров, разукрашенный изображеньями древних,
Доблести славных героев с чудесным искусством являет.
Здесь Ариадна одна с шумноводного берега Дии,
Неукротимого пыла не в силах удерживать в сердце,
Смотрит, как в море Тезей со флотом поспешным уходит,—
55 Видит и даже не может тому, что видит, поверить,
Что, от обманчивых снов едва пробудясь, на пустынном
Бреге песчаном себя, несчастная, брошенной видит.
Юноша ж, деву забыв, ударяет веслами волны,
Ветренной буре вручая свои обещанья пустые.
60 Горестным из поростей глядит Миноида взором.
Как изваянье вакханки, увы, как из мрамора, смотрит,
Смотрит она и плывет по волнам великим сомненья.
Тонкую митру не держит она головой золотистой,
Легкою тканью она не скрывает шею нагую,
65 И млеконосных грудей не вяжет уж строфий округлый.
Все, что упало с нее, со всего прекрасного тела,
Все омывали у ног морские соленые волны;
Но не смотрела она на митру, на влажные платья,—
Дева, ища перемены, Тезей, к тебе лишь стремилась,
70 Сердцем и всею душой и всею, безумная, мыслью.
Ах! Несчастная! Сколь Эрикина ее омрачала
Беспрерывным рыданьем, заботы тернистые сея
В сердце, с мига того, как Тезей, могуществом гордый,
На корабле покидая излучистый берег Пирея,
75 Прибыл к царю-нечестивцу, узрел гортинийские кровли.
Некогда дал, говорят, подавлен жестокой чумою,
Кекропса город обет искупить Андрогея убийство
[С. 19]
И посылать Минотавру его привычную пищу,
Юношей выбранных цвет и лучших из дев незамужних;
80 Но, как от бедствий таких разорились тесные стены,
Лечь своим телом решил за свои дорогие Афины
Сам скорее Тезей, чтобы больше такие печали,
Чтобы печали Афин не стремились уж более к Криту.
Так блестящим судном сверкая, при ветре попутном
85 К Миносу прибыл великому он и к гордым престолам.
Взором, полным желанья, на юношу тотчас же смотрит
Царская дочь, что росла в объятиях матери нежных,
В благоухающих тканях своей невинной постельки:
Волны Эврота реки лишь мирты такие рождают,
90 Разные краски такие весны рассыпает дыханье.
Раньше чем дева свела с него горящие очи,
В теле во всем ощутила она палящее пламя!
Вскоре все члены ее внутри огнем разгорелись.
О, возбуждающий пыл безжалостно в сердце незрелом,
95 Мальчик святой, что с весельем людским и труд съединяешь!
Ты ль, чья на Голгосе власть и в Идалии, лесом покрытой!
О, по каким вы потокам бросали зажженную духом
Деву, ее заставляя о русом вздыхать чужеземце?
Сколько страха она претерпела слабеющим сердцем.
100 Сколько от жара она сильнее, чем злато бледнела.
В час, как Тезей, устремляясь с чудовищем буйным сразиться,
Шел, чтоб смерть обрести или славу добыть как награду!
Хоть и напрасно, богам принося угодные жертвы.
С губ молчаливых она мольбам слетать не давала:
105 Как необузданный вихрь, крутящий дыханьем деревья,
Падает с неба на дуб, что ветвями качает на склонах
Тавра, иль на сосну шишконосную с потной корою
(Дерево же с корнем исторгнуто, падает ниц, накренившись.
Все, что встречает, широко паденьем своим сокрушая,)
110 Так и Тезей распростер свирепого, тело повергнув,
Он же в воздух пустой устремлялся напрасно рогами.
Скоро с хвалою Тезей обратно идет, невредимый;
Свой неуверенный шаг управляет он ниткою тонкой,
Чтобы, когда он пойдет, Лабиринта изгибы минуя,
115 Не заблудиться в обмане глазам недоступного дома.
Да, но зачем вспоминать, удалившись от замысла песни,
Многое? как, дорогого покинув родителя дома,
Единокровных объятья, объятья и матери нежной,
Что об исчезнувшей дочери плакала горько в несчастьи,
120 Дева всему предпочла любовные ласки Тезея?
Как на судне прибыла она к пенному берегу Дии,
[С, 20]
Или о том, что когда еще сон ей связывал очи,
Бросил ее супруг, удалился, душою забывчив?
Много она, говорят, кипела пылающим сердцем —
125 И глубоко из груди вырывала звенящие клики,
Или в печали она поднималась на горы крутые,
Острый свой взгляд устремляя на волны просторные моря;
То против трепетных вод бежала в соленую влагу,
Мягкие с ног обнаженных одежд покровы срывая.
130 Вот печальная речь последних жалоб несчастной
С влажных губ что слетала, холодной слезой омоченных:
„Иль от родимых краев меня увезя, вероломный,
Ты, вероломный Тезей, на прибрежьи покинул пустынном?
Иль ты уходишь, обеты забыв, пренебрегши богами,
135 В дом свой с собой унося проклятую клятвопреступность?!
Или жестоких решений смягчить ничто не сумело,
Иль никакого совсем ко мне ты не знал милосердья?
Иль не хотел над моим ты сжалиться сердцем, жестокий?!!
Ветренный! Ты не такие когда-то давал обещанья
140 Мне. И несчастной тогда уповать мне велел не на это.
Но на веселый наш брак, на нашу желанную свадьбу.
Все это было вотще, разнесли все воздушные ветры.
Женщина пусть ни одна не верит уж клятвам мужчины.
Пусть не надеется, пусть, что верны обещанья мужские.
145 Если их дух веселится, исполнен любовных желаний,
Клясться готовы они, обещать ничего не боятся;
Да, но едва лишь хотенье насыщено жадного сердца,
Слов уж не помнят они, не заботятся о вероломстве.
О, конечно, тебя из вихря самого смерти
150 Вырвала я и скорей потеряла я брата родного,
Чем в роковое мгновенье тебя, обманщик, покинуть!
Вот за что я зверям и птицам дана, как добыча,
На растерзанье, и мертвой в земле мне не видеть могилы.
Львица какая тебя родила под скалою пустынной?
155 Море какое тебя в ленящихся зачало водах?
Сирты какие, Харибда ль обширная, хищная ль Скилла?
Так-то ты мне воздаешь за спасение сладостной жизни?
Если не по сердцу были тебе наши брачные узы,
Или отца старика ты суровых укоров боялся, —
160 Все же ты мог бы меня отвезти в вашу дальнюю землю.
Радостно я бы трудилась, служа тебе верной рабою,
Белые ноги твои омывала б водою прозрачной,
Или на ложе твое стелила б пурпурные ткани…
Но, обезумев от горя, зачем я незнающим ветрам
165 Жалуюсь тщетно? Они, никаким не исполнены чувством.
Кликов не могут услышать и дать не могут ответа.
Он уже в море достиг почти половины дороги
[С. 21]
Здесь же из смертных никто не покажется в травах пустынных.
Так в последний мой час, издеваясь чрезмерно, свирепый
170 Рок для жалоб моих ревновал даже слух благосклонный.
О, всемогущий Юпитер! Когда б от начала во веки
Наших гнозийских брегов не касались кекропсовы кормы,
Неукротимому зверю неся жестокие дани.
На берег Крита канат вероломный моряк не закинул,
175 И под наружностью сладкой тая намеренья злые,
Он не вкусил бы, как гость, покоя под нашею кровлей!
Ах, но куда мне идти? мне, погибшей, откуда надежда?
Или к горам Идейским пойду? Ах, моря пучины
Водоворотом широким, свирепые, их отделили.
180 Иль на отца я надеюсь, которого бросила я же.
Вслед за юношей мчась, обагренным гибелью брата?
Иль я утешу себя любовью верной супруга,
Что выгибает, скользя, в пучине плавные весла?
Кровли нет надо мной, лишь берег, лишь остров пустынный.
185 Нет мне исхода, меня опоясали волны морские.
Нет мне возможности бегства и нет мне надежды. Все немо,
Все пустынно крутом и все о смерти вещает.
Так, во не раньше мои ослабеют пред смертию очи,
И от усталого тела не раньше отделятся чувства,
190 Чем у богов за обман испрошу правосудной я кары
И в сей последний мой час небес обрету справедливость.
Вы, что деянья людей наказуете, мстя, Эвмениды!
Вы, у которых обвит волосами, подобными змеям.
Лоб, являющий гнев, что кипит в взволнованной груди!
195 Мчитесь сюда, о сюда, и жалобы эти услышьте!
Их, несчастная, я из своей глубины извергаю,
Тщетно, увы! вся пылая, слепа от безумного бреда.
Так как они справедливо глубоко в груди зародились.
Не потерпите, чтоб было мое напрасно рыданье,
200 И как Тезей вероломно меня, одинокую, бросил.
Так пусть, богини, себе и своим принесет он несчастье!».
Только из груди печальной исторгла она восклицанья,
И за жестокое дело, смущенная, кары молила, —
Непобедимый Правитель Небес кивнул головою,
205 Затрепетала земля, и ужасные вдруг содрогнулись
Воды, и мир всколебал горящие ярко созвездья.
Ум Тезея меж тем окутался тьмой беспросветной,
Все наставления он утратил забывчивым сердцем,
Те, что в прежние дни постоянно в уме его были;
210 Сладкий не поднят был знак, не узнал скорбящий родитель.
Что невредимо Тезей увидал вновь порт Эрехтейский.
Слух говорит, что когда от стен целомудренной Девы
[С. 22]
Сына Эгей отпускал, ветрам его доверяя,
Вот какие, обняв, он юноше дал наставленья:
215 „Сын мой! Ты, что один мне долгой жизни желанней,
Ты, возвращенный едва мне в годы старости поздней,
Сын мой, кого принужден я отдать судьбе неизвестной.
Ныне Рок мой тебя и твоя кипучая доблесть
Вновь оторвут от меня, мои же погасшие взоры
220 Видеть не сыты еще сыновий образ любимый.
О, не с легкой душой, не в весельи тебя провожу я.
Благоприятной судьбы не позволю нести тебе знаки.
Нет, сначала из сердца я много жалоб исторгну,
Прахом летучим, землей свои я посыплю седины;
225 Черные я паруса повешу на зыбкую мачту,
Пусть всю нашу печаль, пожар скорбящего сердца.
Парус иберский своей расскажет ржавчиной черной.
Если пошлет тебе Та, что в святом обитает Итоне,
Род согласная наш защищать и престол Эрехтея,
280 Чтобы ты кровью быка свою обрызгал десницу,
Пусть будет так: чтобы в сердце и в памяти были всечасно
Живы мои наставленья везде и во всякое время:
Только лишь очи твои холмы наши снова завидят,
Пуст печальный убор со снастей отовсюду поснимут
235 И на крученых канатах пусть белые вскинут полотна,
Чтобы, увидев едва, я познал бы веселую радость
В сердце, что день сей счастливый тебя ко мне возвращает» —
Но наставления все от Тезея, что раньше их помнил.
Вдруг отлетели, как тучи, гонимые веяньем ветра,
240 Мчатся с воздушной вершины от гор, снегами покрытых.
С крепости, сверху, меж тем отец устремлял свои взоры.
От постоянного плача погасли смущенные очи.
Только завидел вдали он паруса черного ткани,
Тотчас с вершины скалы стремительно бросился в море,
245 Мысля погибшим Тезея по воле жестокого Рока.
Так, возвратившись под кровли, что горестны стали от отчей:
Смерти, жестокий Тезей испытал такое же горе,
Как Миноиде сам доставил забывчивым сердцем.
Дева в печали меж тем, на корму уходящую глядя,
250 Много жестоких тревог питала в душе оскорбленной…
………………..
А на другой стороне цветущий Иакк приближался.
С хором сатиров, с толпой силенов, в Нисе рожденных:
Звал он тебя, Ариадна, к тебе зажженный любовью!
Мчались, эвоэ, вакханки, безумствуя пьяной душою,
255 Головы книзу склонив, эвоэ, быстрые мчались.
Тирсы одни потрясали, листвою обвитые копья,
Члены младого тельца, растерзав, иные бросали,
[С. 23]
Те опоясали тело извивами змей, а другие
Оргии славили тайно, подняв изогнутые коши:
260 Непосвященный вотще хотел бы те оргии видеть.
Длинной ладонью иные в гремящий тимпан ударяли
Или из меди округлой, звеня, извлекали звяцанье.
Роги у многих меж тем звонкозвучный гул издавали,
Варварской флейты напевы ужасно рядом свистели…
……………………
265 Изображеньями сими обильно украшены, ткани
Брачное ложе, обняв, своим увивали покровом.
Вот молодежь Фессалии, насытившись зрелищем жадно,
Стала толпою уже от священных богов удаляться:
Так, дуновеньем своим спокойное море тревожа,
270 Утром зефир пробуждает покатые, плавные волны
В час, как Аврора встает над порогом бегущего солнца,
Волны же тихо сначала, гонимые кротким дыханьем,
Движутся, (нежно звучит их ропот, как хохот негромкий)
После же с ветром растущим все множатся больше и больше
275 И, уплывая, вдали отливают отблеском алым,—
Так покидали и гости жилища царского сени,
Каждый к домам своим уходил неверной стопою.
После ухода гостей, сошедший с вершин Пелиона,
Первый прибыл Хирон, неся лесные подарки:
280 И полевые цветы, и те, что край Фессалийский
В горных рождает громадах, и те, что в воздухе теплом
Возле реки рождены плодоносным дыханьем Фавона, —
Все, сплетя, он принес, в беспорядке венки съединивши.
Запахом радостным их услажденный дом улыбнулся.
285 Вскоре пришел и Пеней, покинув зеленые Темпы,
Темпы, которые лес опоясал, с гор нависая,
Где Мнемонид-сестер прославлены мудрые хоры.
Он не без дара пришел, принес он высокие буки
С корнем, и с ними прямые и длинноствольные лавры,
290 Также блестящий платан, Фаэтонта сестру огневого
Нежноветвистую он принес с кипарисом воздушным.
Их, широко заплетая, вокруг дворца он расставил,
Чтобы весь вход зеленел, затененный нежной листвою.
После него Прометей появился, душою искусный;
295 Легкие знаки еще он носил наказанья былого,
Что испытал он когда-то, вися на высоких обрывах
Скифских, когда его члены цепями закованы были.
Вот и Родитель Богов с детьми и святою Супругой
С неба пришел, тебя одного лишь, Феб, оставляя
300 Вместе с единоутробной, живущей в горах Идриея;
(Ибо, как ты, и сестра на Пелея с презреньем смотрела
И не хотела почтить Фетиды свадебный факел.)
[С. 24]
После того как они на белых простерлись ложницах,
С трапезой разной столы сейчас же воздвиглись широко.
305 Дряхлое тело меж тем качая слабым движеньем,
Парки начали петь правдиворечивые песни;
Тело дрожащее их обернув отовсюду, одежда
Белая около пят полосой окружалась пурпурной;
На престарелом челе белоснежные были повязки;
310 Руки же ловко владели своей бесконечной работой:
Левая прялку держала, одетую мягкою шерстью,
Правая — нить без труда тащила в согнутых пальцах,
Быстро пальцем большим крутя, ее оправляла,
Ровное веретено окружным вращая движеньем;
315 То, что не нужно срывая, все время работу ровнял зуб,
И на иссохших губах шерстяные висели обрывки,
Те, что на нитках воздушных ненужные раньше торчали;
Возле же ног их лежала, хранясь в плетеных корзинах.
Тонкая, нежная шерсть, руна белоснежного волны.
320 Шерсть чесали они и голосом звонко звучащим
В песне божественной так грядущие судьбы открыли,
В песне, которой во лжи обличить не могли поколенья:
„О, защита Гематии, муж прославленный сыном,
Ты, что великою доблестью славный почет свой умножил,
325 Слушай, что в радостный день тебе предскажут правдиво
Сестры, а вы между тем, пред которыми шествуют судьбы,
Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена!
Скоро придет для тебя, несущий желанное мужу,
Веспер, с звездою счастливой к тебе придет и супруга,
330 Та, что наполнит тебе любовью ласковой сердце,
Вместе свой нежащий сон съединить готова с тобою,
Нежно руками обвив твою могучую шею.
Вечно ведущие нить, бегите кружась, веретена!
Дом ни один никогда такой не видел любови,
335 Также любовь никогда таким не скреплялась союзом,
Или согласьем таким, что царит у Фетиды с Пелеем.
Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена!
Сын родится от вас Ахилл, не знающий страха;
Будет известен врагу не спиной он, а храброю грудью.
340 Он победитель всегда в необузданном беге пребудет;
Лани, несущейся быстро, он след горящий обгонит.
Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена!
С ним герой ни один в той войне не посмеет сравниться,
Где тевкрийскою кровью фригийский омоется берег,
345 И вероломного Пелопса третий потомок разрушит
Трои высокие стены, сломив их осадою долгой.
Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена!
Храбрую доблесть его и светлые мужа деянья
[С. 25]
На погребеньи сынов вспоминать будут матери часто,
350 Пряди седые волос распустивши над горестным прахом.
Немощно, дряхлой рукой в увядшую грудь ударяя.
Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена!
Как с пожелтевших полей собирая колосья густые
Жнет земледелец свой хлеб под жарко пылающим солнцем,
355 Так он троянских сынов повергнет враждебным железом.
Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена!
Будет Скамандра волна свидетелем подвигов славных
Там, где река в Геллеспонт на пространстве широком впадает;
Грудой разрубленных тел теченье его преградится,
360 Гордые волны речные согреются, смешаны с кровью.
Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена!
Будет свидетель тому обреченная смерти добыча
В час, как высокий костер на холме воздвигнутый, будет
Ждать белоснежного тела для жертвы заколотой девы.
365 Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена!
Ибо как только судьба позволит усталым ахейцам
Цепи Нептуна порвать, оковавшие дарданян город.
Над знаменитой могилой прольется кровь Поликсены.
Как под двуострою сталью бессильная падает жертва,
370 Так обезглавленным телом она упадет на колени.
Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена!
Будьте же смелы теперь, съединяясь желанной любовью!
Пусть счастливый союз супруга свяжет с богиней.
Пусть жена, наконец, отдастся горящему мужу!
375 Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена.
Завтра ее увидав, на заре кормилица утром
Шею ее окружить вчерашнею ниткой не сможет.
(Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена.)
Пусть не печалится мать, что дочь в раздоре с супругом
380 Ей не позволит мечтать о рожденьи внучат драгоценных..,
Вечно ведущие нить, бегите, кружась, веретена!»…
Вот предсказанья какие когда-то вещая Пелею,
Пели счастливые песни божественным голосом Парки…
Ибо нередко тогда к целомудренным домам героев
385 Жители неба спускались и в смертном являлись собраньи, —
Ибо еще никогда не страдало тогда благочестье.
Часто Родитель Богов, восседая в сверкающем храме,
В праздные дни, годовые когда приносятся жертвы,
Сам на земле созерцал, как сотни быков умерщвлялись.
390 Часто Либер безумный с высокой вершины Парнаса
Вел воскликавших Тиад, растрепавших небрежные кудри.
Ревностью Дельфы тогда, толпой покидая свой город,
[С. 26]
В радости бога встречали, и дым алтарный курился.
Часто в смертельном бою сам Маворс присутствовал грозный,
395 Также Паллада сама иль рамнузийская Дева —
Вооруженных бойцов они толпу возбуждали.
Так. Но теперь, как земля набухла злодейским бесчестьем,
И когда все справедливость отринули жадной душою,
Братья руки свои обливают братскою кровью,
400 И перестал уже сын скорбеть о родительской смерти,
Сам же хочет отец кончины первенца-сына,
Чтобы, свободный, он мог владеть цветущей невесткой,
Иль нечестивая мать, невинностью пользуясь сына,
Не побоится бесчестно святых опозорить Пенатов,—
405 Все, что преступно и нет в злосчастном смешавши безумстве,
Мы отвратили от нас справедливую душу Бессмертных…
Больше они никогда не почтили смертных собраний.
В ясном свете они не хотят человеку являться.
Сергей Шервинский.
[С. 27]
Примечания к п. ХLI.
П. LXI справедливо почитается одним из привлекательнейших произведений не только Катулла, но и вообще римской поэзии. Искренность чувства, свежесть выражения и простота составляют лучшие качества песни. Техническая сторона ее безупречна. В ней Катулл пользуется всеми приемами, свидетельствующими о его высоком мастерстве. Особенно примечательна звуковая сторона, где Катулл искусно пользуется аллитерациями (ср. Carl Ziwsa: die eurythmische Technik des Catullus, Wien 1876), одним из любимых поэтом приемов (ср. также и LXII и LXIV).
П. LXI в большой мере отличается той двойственностью, которая вообще характеризует римскую поэзию, особенно в раннем ее периоде. Поэзия Рима является детищем поэзии греческой. Из Греции проникают литературные формы и приемы, а в самом начале своем, римская поэзия уже воспринимает все те художественные достижения, которые привели к высокому совершенству формальную сторону позднеэллинской поэзии. Первый из римских лириков, Катулл, уже является одним из величайших мастеров поэзии. Из Греции пришли разнообразные метрические формы, некоторые синтаксические новшества, поэтические тропы и т. п., и все эти приемы, разработанные в долгом развитии греческой поэзии, скрестились с еще неотшлифованным латинским языком. Наряду с литературой и философией, проникали на Апеннинский полуостров и религиозные представления Эллады, или вытесняя подлинно-римские представления, или сливаясь с ними. Между тем, если поэт не подпадал слепо под влияние своих образцов, произведения латинской поэзии сохраняли чисто римский дух, римской же оставалась и бытовая сторона. Греческие литературные приемы, смешение религиозных понятий и сохранность римской основы составляют любопытнейшую черту латинской поэзии – самостоятельной в своей несамостоятельности, — и в частности эпиталамы Винии и Манлия, как типического произведения ранней поэзии Рима. К греческим элементам относится прежде всего выбор метра, редкого у латинских поэтов: п. LXI написана строфически; каждая строфа состоит из четырех каталектических гликонеев (— U — UU — U —) и одного ферекратея (— U — UU — Ū). Греческим же приемом является призывание бога Гименея в конце строф: «О, Гимен, Гименей, Ио! О, Гимен Гименея!». Заключительная часть, прославление новобрачных, также Эллинского происхождения. Самое наименование Гименея, упоминание об Аганиппе, Гамадриадах, Телемахе – вводят нас в круг эллинской мифологии, образы которой сделались уже близкими и понятными если не римскому народу, то тому утонченному кругу читателей, для Которых была ценна и привлекательна полу-александрийская Муза Катулла. Но эти греческие элементы, проявившиеся в форме произведения и в некоторых деталях, не нарушили основного римского духа стихотворения, которое остается вполне национальным. Национальность эпиталамы Винии и Манлия выражается в общем содержании песни и в некоторых частностях: те свадебные обряды, которые проходят перед нами в эпиталаме принадлежат к римским обычаям. Хотя такой характерный обычай, как
[C. 28]
брачная трапеза, необходимая при совершении древнеримской свадьбы (ср. п. LXII) здесь отсутствует, зато другой обычай, отведение невесты в дом жениха, не оставляет сомнения, что весь церемониал катулловой эпиталамы римский. Это подтверждается упоминаниями о фескеннинских вышучиваниях и о Талассии. Эти два обычая, происхождение которых коренится в глубокой латинской древности, в цицероновскую эпоху составляли еще державшийся в обществе пережиток.
П. XLI не представляет отвлеченной свадебной песни, как литературной формы, но написана Катуллом в честь бракосочетания Луция Манлия Торквата и Винии Арункулеи. Л. Манлий Торкват был на два года моложе Катулла. В 49 году Манлий был претором.
Брак Винии и Манлия был отпразднован незадолго до 58 года, а в 58-ом году Манлий уже потерял молодую супругу. Тогда ему, опечаленному ранней кончиной жены, Катулл посвятил п. LXVIII. (О Винии и Манлии см. Schwabius; Quaest. Cat. LI, Gissae 1862).
Ст.ст. 1—2. Бог брака, Гименей, был сыном Урании, одной из девяти Муз; это дало право поэту назвать его жителем Геликона, горы, где собирались предводимые Аполлоном хоры Муз.
7 Майоран — Origonum maiorana, из семейства губоцветных (Labiatae), однолетние или многолетние растения с большим содержанием эфирных масл.
10 Желтый, шафранный, огненный цвет был цветом свадьбы, брака. Желтой была обувь, желтым и свадебный плащ. Ср. у Овидия (tet. Кн. Х. ст.ст. 1—2):
«Через громадный эфир, покрывалом шафранным одетый
Бог полетел Гименей оттуда в земли Киконов»…
А также ст. 63 эпиталамы.
16 Имя Виния в некоторых стихах заменено именами Iunia, Iulia. Чтение Iulia принято в некоторых старых изданиях, напр. в комментированном Исааком Фоссием (C.U. Cat. Et in lum Isaaci Vossii observations, London 1684) и Дерингом (C.U. Cat. carm. Illustrata a Frid. Guil. Doering. Lipsiae 1788). Последние издания отвергают чтение Iulia и дают Vinia.
17—19 Поэт сравнивает брак Винии и Манлия с приходом Венеры, чье святилище было в кипрском городе Идалии, к Парису на суд.
23 Гамадриады — нимфы деревьев.
27 Теспиа — город в Беотии.
28 Аонией (от имени беотийца Аона, сына Посейдона) поэты вообще называют Беотию.
30 Аганиппа — нимфа священного источника на Геликоне.
80 Этот стих продолжал мысль предыдущих не сохранившихся
стихов.
107 Утрата трех стихов лишает всякого законченного смысла и стихи 107 и 111.
123 Фескеннинские – слово, обыкновенно производимое от названия этрусского города Fescennium. Эти шутливые песни, всегда грубоватого и непристойного содержания первоначально исполнялись на праздниках Земли (Tellus), а впоследствии были перенесены на свадебные обряды.
130 Обычное свадебное восклицание „talasio» возводят к некоему Таласию, принимавшему участие в похищении сабиняиок; однако, точного объяснения для этого слова еще не найдено.
132—135 В знак того, что мальчик должен превратиться из эфеба в мужа, ему бреют в первый раз бороду.
[С. 29]
Ст.ст. 168. Ткани, доставляемые богатой Финикией, считались наиболее роскошными в Риме.
182—184 Укладывание невесты старыми женщинами из хороших семей — обычай римской свадьбы.
190 Белый цветок из семейства многоцветных (tultiplicaceae), по-русски – стенник (?).
226 Славу Пенелопы, как известно, составила ее исключительная верность Одиссею.
Примечания к п. LXII.
П. LXII представляет из себя эпиталаму, выдержанную в духе эллинских свадебных гимнов. Знакомство Катулла с древнегреческими эпиталамами, подтверждаемое как данной, так и предыдущей песней, не подлежит никакому сомнению. По поводу п. LXII высказывались и более определенные мнения о заимствовании этого гимна непосредственно у Сапфо, которая оставила целую книгу брачных песен, ныне утраченную. Лесбийская поэтесса была, действительно, в некоторых случаях примером и образцом для Катулла. Она была его любимым поэтом, и его первое посвященное Лесбии стихотворение, LX —подражание, почти перевод одной из песен Сапфо. Однако, хотя влияние Сапфо на Катулла и было очень значительным, мы не имеем достаточных оснований утверждать, что п. LXII целиком подражательна. Кроме того некоторые бытовые черты — чисто римские, как, напр., свадебная трапеза, упоминанием о которой начинается эпиталама.
Нет сомнения в том, что п. LXII состоит из чередующихся строф. Строфы поются в ответ юношами и девушками, состязающимися в прославлении Гименея. Строфы содержат различное количество стихов, что заставляет предположить довольно сложное построение эпиталамы. К сожалению, она дошла до нас в фрагментарном состоянии.
Четыре пустоты приходятся после стихов: 31, 32, 33 и 41. Реставрации п. LXII были многочисленны и предполагали самую различную величину пробелов (см. об этом у A. Bonin. Untersuchungen über das 62 Gedicht von Catull, Programm des Realgymnasiums zu Bromberg. 1885)
Время написания эпиталамы колеблется между 62—54 гг., по Schwabe.
Ст.ст. 1. Vesper или Hesper – вечерняя звезда.
7 Эта — горная цепь в Фессалии. Гора Олимп (ст. 1) и Эта ниоткуда не видны одновременно. Это заставляет предполагать фиктивность места действия, в котором некоторые хотели видеть о. Лесбос.
35 Тот же Веспер появляется на Востоке, но уже под иным названьем.
49-57 Сравнение любящих с деревом, оплетенным плющом или лозой, было чрезвычайно распространено в александрийской поэзии. Оттуда его и заимствовал Катулл (ср. LXI ст.ст. 102 и сл.) Этот образ и в римской поэзии получил широкое распространение.
Примечания к п. LXIV
Так называемая „Эпиталама Пелея и Фетиды“ принадлежит к произведениям Катулла, наиболее запечатленным александрийским влиянием. В этом отношении она стоит наряду с поэмой об Аттисе (LXIII) и „Волосами Береники» (LXVI), поэме, переведенной Катуллом из Каллимаха, значительнейшего александрийского поэта III века. „Эпиталама Пелея и Фетиды
[С. 30]
образец того рода поэтических произведений, который особенно процветал в Александрии, т. наз. epyllion, небольших эпических поэм, явившихся на смену обширным творениям древних эпических певцов. На смену первоначальной непосредственности и величественности в эпос проникает интимность, характеризующая вообще искусство александрийского периода, но ее теплая человечность охлаждается почти неминуемым налетом реторичности. Эти две черты отразились и в поэмах Катулла.
По построению своему „Эпиталама Пелея и Фетиды» далеко не может назваться архитектоничной. Первая (ст.ст. 1—51) и третья (ст.ст. 251 -407) части поэмы, в которых описывается, собственно, брак Пелея с Фетидой, и количественно, и качественно подавлены средней частью, являющейся лишь распространением второстепенного эпизода. Последний фактически стал центральным моментом поэмы.
Сюжетом этой центральной части является миф об Ариадне. Начиная с Гомера и кончая александрийско-римским периодом, этот миф был в поэзии одним из любимых и наиболее распространенных. У различных поэтов он получал различные обработки, нередко изменявшие и самую канву рассказа. Общая схема его такова: Город Афины платят критскому царю Миносу ежегодную дань в виде отборных юношей и дев, которые идут в пищу Минотавру. Тезей отправляется на Крит с намерением убить чудовище и освободить родину от позорной дани. Дочь Миноса, Ариадна, сразу чувствует любовь к чужеземцу и при помощи клубка ниток дает Тезею возможность войти в Лабиринт и, не заблудившись выйти из него. Убив Минотавра и благополучно выйдя наружу, Тезей увозит с собою Ариадну, но по пути оставляет ее на острове Дии (Наксос) и один уплывает в Афины.— Но по воле богов он забывает исполнить условие, заключенное с отцом Эгеем, и не заменяет своего черного паруса белым. Увидав черный парус и думая, что сын погиб, Эгей бросается в море. К горько сетующей покинутой девушке спускается бог Дионис (Вакх) и делает ее своей супругой, превращая ее венок в созвездие. Поэты почти всегда отступали от этой схемы; иногда Ариадна превращалась в супругу самого Зевса, иногда поэт заканчивал рассказ благополучным браком Ариадны с Тезеем, чем нарушал весь смысл мифа с заложенной в него идеей возмездия и сменой счастья и печали.
В александрийский период особенное внимание привлекал мотив покинутой Ариадны, а также рассказ о превращении венка в созвездие. Широко использовав первый мотив, Катулл не воспользовался вовсе вторым. Общая схема рассказа совпадает с изложенной мною.
В александрийский период изображение сцен ожидания Ариадной Тезея у входа Лабиринта и Ариадны, тоскующей на берегу Дии, нашли широкое распространение и в искусствах пластических. Популярнейшая статуя „спящей Ариадны» составляет одно из сокровищ Ватиканского собрания.
Частым мотивом для пластических искусств было также приближение к Ариадне Диониса и брачный пир Пелея и Фетиды. Приход к новобрачным божественных гостей весьма интересно сравнить с изображением той же сцены на знаменитой древнереческой вазе „François» (в Археологическом музее во Флоренции).
Года написания поэмы Катулла точно определить не представляется возможным. Она относится к периоду времени между 62 и 54 г.г. до Р. X. по Schwabe.
Ст.ст. I—II. Эллинские герои под предводительством Ясона отправляются в Колхиду (совр. Кавказ), чтобы вернуть оттуда золотое руно барана, который перевез через море Фрикса, брата погибшей по дороге Геллены. Участие в походе принимает и божественный Эол, и
[С. 31]
царь Фессалийский Пелей, и все виднейшие герои. Начало подражает первым стихам „Медеи» Еврипида.
Ст.ст. 1. Пелион — горный хребет в Фессалии, богатый сосной.
3 Фазис — река в Колхиде (ныне Рион); Эетей — колхидский царь.
8 Афина Паллада считалась покровительницей крепостей.
9—11 Афина сама принимала участие при постройке судна, которому было дано название „Арго» и которое было первым кораблем, вступившим на девственное море. Амфитрита — богиня моря.
17 Нереиды — дочери морского старца, Нерея.
19 Фетида — предводительница Нереид, внучка Океана, впоследствии супруга Пелея и мать Ахилла.
21 „Сам-отец» — Юпитер (ср. Thomas, Riese и др.), хотя некоторые комментаторы хотели видеть в нем Нерея (ср. Doering). Первое понимание подтверждается ст.ст. 26-27.
26-27 Юпитер сам чувствовал любовь к Фетиде, но предсказание, что у Фетиды родится сын, которому суждено превысить отца, заставило его уступить Фетиду Пелею (ср. Riese).
35 Киеронт – древняя столица Фессалиатиды. Фтиотийские Темпы — вольное соединение двух отдаленных друг от друга мест. Темпейская долина считалась одним из красивейших мест Эллады и славилась своими цветами и медом.
36 Краннон и Лариса — города в Пеласгиотиде.
37 Фарсал — столица Фессалиотиды, где осуществлялся культ Фетиды.
40 У древних было в обычае обрезать серпом листву деревьев на корм скоту. Ср. Кальпурния экл. V, ст.ст. 98 и след.
45 Наряду с золотом и серебром, в античном мире и слоновая кость почиталась за красивейший и драгоценный материал. Иногда золото сочеталось с слоновой костью в так. наз. хрисоэлефантинных статуях, из которых самыми замечательными были безвозвратно утраченные статуи Фидия, Парфенонская Афина и Олимпийский Зевс.
49 Мы не можем точно установить цвета „пурпура». Следует думать что он имел лиловатый оттенок.
52 Дия — остров в Эгейском море, впоследствии Наксос.
52-54 Тезей или Фесей — национальный герой Аттики, сын царя Эгея, по другой вариации Посейдона. Среди многих подвигов, прославивших Тезея, примечательны: убийство разбойника Скирона, убийство Прокруста, охота на марафонского вепря и описанное в данной поэме убийство Минотавра. В Афинах Тезей пользовался исключительным почитанием.
54 Ариадна — дочь критского царя Миноса и жены его, Пасифаи, сестра Минотавра (см. пр. к ст. 77—79). Покинутая Тезеем Ариадна сделалась женой Диониса, по др. варианту Зевса, и как бессмертная супруга божества, стала предметом почитания в разных местностях Эллады. Особенно культ Ариадны процветал на острове Наксосе, где, по мифу, Тезей оставил спящую Ариадну и где ей явился Дионис. Не меньшим почитанием пользовалась она и в Александрии, где именем ее и ее сына Марона были названы две городские филы. Связанная с Дионисом-Вакхом мифическим рассказом, она впоследствии была связана с ним и в религиозном представлении греческого народа. Подобно Дионису и Ариадна стала богиней природы и производительной силы земли. Ариадна почиталась также богинею вина в соответствии с более узким религиозным пониманием Диониса. Дионис и Ариадна сближались и тем
[С. 32]
символическим значением, которое составляет содержание мифов об этих божествах. Целый ряд эллинских мифов объединен идеей вечной смены жизни и смерти. В орфическом представлении о Дионисе-Загревсе, умирающем и воскресающем боге, чей мертвый сон прерывается пением и хороводами Тиад, в мифе о Персефоне, которая выходит из своего подземного плена, чтобы вернуть земле весну и жизнь, и вновь возвращается в мрачную обитель Аида, в рассказе об Адонисе, испытавшем любовь самой бессмертной Афродиты и вскоре погибшем, во всех этих мифах отражается поражавшая человеческое сознание неизменная смена света и тьмы, зимы и весны, умирания и возрождения. Смена радости, печали и вновь радости, составляющая внутреннею основу рассказа об Ариадне, заставила и этому мифу придать символический смысл, подобный предыдущим. Внутренняя близость к мифу об Адонисе послужила к тому, что Ариадна и Афродита смешивались иногда в представлении греков в одно лицо, Ариадну-Афродиту. На острове Наксосе представление об Ариадне раздвоилось. Там почитались самостоятельно две разные Ариадны, старшая и младшая.
Ст.ст. 60. Миноида — дочь Миноса.
63 Под митрой первоначально разумелась часть вооружения воина, предохранявшая живот, затем повязки (лат. vittae), носившаяся женщинами (множество их изображено на др.—греческих вазах) и жрецами. Впоследствии под митрой стал разуметься восточный головной убор (как в данном случае) и, наконец, митру стали смешивать с царственным головным убором, диадимой.
65 Строфий — часть одежды, облекавшая грудь.
71 Ерикина (Erycina) — прозвище Венеры, от горы Эрикс в Сицилии (ныне Monte S. Giuliano близ Trapani), где находился знаменитый храм богини.
75 Гортинийские — от города Гортина (Gortyn) на острове Крите.
76—79 Дань в виде семи юношей и семи дев была наложена на город Афины после неудачной войны с царем Миносом, приведшей к обложению самой столицы Аттики, к тому же лишенной пищи и зачумленой. Война эта разгорелась по следующей причине: сын Миноса и Пасифаи, Андрогей, принимал участие в т. наз. панафинских игрищах, где вышел победителем. Тогда царь Эгей предложил ему охотиться на марафонского вепря. Андрогей погиб от клыка непобедимого кабана. Местью за убийство сына явился поход, предпринятый царем Миносом против афинян.
Минотавр — сын царицы Пасифаи и быка, от которого человеческое тело Минотавра получило бычачью голову. О любви Пасифаи к быку ср. Ovid. ars. am 1, 289 и след.
Кекропс — один из древнейших афинских царей.
89 Эврот — река в Пелопоннесе, на берегу которой расположен город Спарта.
95 Эрос, бог любви, сын Афродиты. Античное искусство изображало Эроса обыкновенно в виде крылатого ребенка (ср. Эроса Капитолийского музея). Так же изображается бог любви (Amor, Амур, Купидон, Эрот) и в римскую эпоху (ср. росписи Помпей).
96 Афродита, чьи прославленные святилища были в кипрских городах Идалии и Голгосе.
106-111 Тавр — горная цепь в Малой Азии. Такое распространенное сравнение, являющееся одним из характерных приемов древних эпических произведений, Катуллом применяется редко. Ср. эпит.
[С. 33]
Пел. и Фетиде ст.ст. 269-277, а также эпиталама LXII ст.ст. 39—47 и 49—58.
Ст.ст. 132. Ариадна убеждена, что Тезей из вероломства покинул ее. Так объясняет оставление Ариадны один вариант мифа, которого придерживается Катулл, заставляя Эгея погибнуть и тем покарать вероломство Тезея. Но другой вариант, стремящийся сохранить в чистоте нравственный облик любимого аттического героя, объясняет поступок Тезея волей Всевышних, провидевших будущий брак Ариадны с Дионисом.
153 По представлению древних душа человека, чье тело или часть праха не зарыты в землю, не могут найти покоя и должны сто лет блуждать около Стикса или вокруг оставленного ими тела (ср. Doering).
156 Сирты (Syrtis) — мелкое и опасное для судоходства место у берегов Африки. Скилла и Харибда – скала и водоворот в Мессенском заливе (у берегов Сицилии), олицетворявшиеся богинями.
172 Гнозийский в латинской поэзии часто употребляется вместо критский. Происходит от города Кноса с изменением первого согласного звука.
178 Ида – хребет в середине острова Крита. (Текст Riese).
192 Эвмениды — богини мщенья (их имена: Тизифона, Алекто и Мегера).
200—201 Эти стихи особенно определенно указывают на идею возмездия, проходящую по всему мифу.
211 Эрехтэй – один из древнейших афинских царей.
227 Текст Friedrich’a.
228 Итон – город в Фессалии, прославленный святилищем Афины-Паллады.
244 Море, погребшее Эгея в своих глубинах, в честь него получило название Эгейского (ныне Архипелаг).
251 Представление о подземных божествах, Иакке и Загревсе, слилось с представлением о Дионисе в учении Орфиков, которые под именем Иакка и разумели Диониса.
252 Ниса — название многих местностей и городов в Греции и на Востоке. В Нисе был взращен нимфами маленький Дионис, переданный им отцом, Зевсом. Ближайшим воспитателем Диониса был старец—Силен. Вечно пьяный Силен был одною из комических фигур классической древности (ср. Кальпурния экл. X). Знаменитая статуя из Луврского музея изображает обнаженного Силена в виноградном венке, держащего в руках ребенка-Диониса. Имя Силена распространилось и на других сатиров, принимавших участие в воспитании Вакха.
254 Эвоэ — вакхическое восклицание.
256 Тирсы — деревянные прутья или копья с шишкой на конце, обвитые листьями винограда или плюща, употреблявшиеся вакханками во время оргий.
257 В этом обряде — символическое изображение гибели Диониса, чье тело было растерзано на куски и разбросано.
258 Присутствие змей, животных подземных, в вакхических оргиях объясняется хтоническим оттенком культа Диониса.
261 Тимпан был необходимой принадлежностью оргийных хороводов. Ср. Катулла LXIII.
278—301 Эти стихи содержат в себе описание прихода гостей, приносящих новобрачным поздравления и подарки. Сюжет этот свободно варьировался, что доказывается сравнением Катулла с вазою
[С. 34]
François (Арх. музей во Флоренции) где не тот порядок и даже
иной состав приходящих гостей.
279 Хирон – знаменитейший из кентавров, обитавший в пелионских горах, мудрый воспитатель Ахилла.
282 Фавон — южный ветер.
285—286 Пеней — река протекающая по Темпейской долине, прославленной хорами Мнемонид-Муз, дочерей Мнемозины.
289—291 Указанные древесные породы до сих пор украшают лесистые склоны темпейской долины. (ср. Riese).
290—291 Сестры огневого Фаетонта — тополи. Когда Фаетонт, не удержавший коней отца своего, Гелия, погиб, сожженный пламенем неба, его горько оплакивали сестры его, Гелиады; Гелиады были превращены в тополи, источающие смолистые слезы.
297 Кавказ был населен дикими племенами, близкими к скифам.
Эпитет „скифский» нередко у поэтов применяется к Кавказу.
299—300 Отсутствие Аполлона и Артемиды на свадьбе Пелея и Фетиды является лишь в поэме Катулла. До сих пор не найдено определенного объяснения этому отступлению от обычного рассказа.
323 Гематия — Македония, в римское время — Фессалия.
344 Тевкр — первый царь Трои, по имени которого троянцы назывались тевкрами.
345 Пелопс — царь Лакедемона. Он обманом получил руку Гипподамии, дочери царя Эномая, подкупив возницу последнего, Миртила, благодаря чему победил в беге царя и сделался его зятем и наследником. Эпитет „вероломный» напоминает об этом подкупе. Название Пелопоннеса связано с именем царя Пелопса (ср. скульптуры восточного фронтона храма в Олимпии). Третий потомок Пелопса — Агамемнон, предводитель эллинов в походе на Трою.
357 Скамандр — троянская река.
362—370 Дочь Приама и прежняя невеста Ахилла, Поликсена, была принесена в жертву после взятия Трои.
367 По преданию, стены Трои были воздвигнуты Аполлоном и Посейдоном (Нептуном).
390 Либер — латинское божество, покровитель виноделия и, более широко, бог природных сил. В период проникновения на Аппенинский полуостров эллинских религиозных представлений римский Либер был отожествлен с греческим Дионисом. Соответствующее женское божество была Либера, впоследствии слившаяся с Артемидой.
391 Тиады (менады, вакханки) — спутницы Диониса.
392 Дельфы были одним из крупнейших центров почитания Диониса. Его храм в Дельфах был древнее самого прославленного святилища Аполлона.
394 Маворс или Марс – латинское наименование бога войны, Арея.
395 Рамнузийская Дева — Немезида, чей храм был в Рамнузе, в Аттике.
Переводчик
Примечания
- За немногими отступлениями я следовал тексту Л. Мюллера по стереотипному изданию Тейбнера. ↩︎
Катулл по-русски 